Вы сейчас находитесь в городе Чайковский в Пермском крае в качестве профессора Международной академии молодых композиторов. Повлиял ли этот сложный, тёмный год на то, какую музыку сейчас пишут авторы?
Не знаю, насколько здесь уместно слово «профессор». Меня сюда пригласили, чтобы прочесть лекцию, провести мастер-классы. Здесь была исполнена одна концертная программа Московским ансамблем современной музыки, солистами Натальей Пшеничниковой и Владимиром Красовым, которую я когда-то курировал. Она впервые была исполнена французским ансамблем 2e2m в Петербурге, теперь вот мы привезли концерт сюда. Вот, собственно, с какими целями я здесь.
А в отношении вашего вопроса — я не заметил, чтобы у молодых авторов к возникла какая-либо потребность в отклике на эту ситуацию с пандемией. Всё-таки рефлексия человека так устроена, что какие-то проходящие нынче вещи ещё не отлежались. И такого реактивного отклика, думаю, они пока не заслуживают, потому что никто из студентов академии вроде бы ни в какие драматические ситуации с пандемией не попадал. В основном в сочинениях чувствуется опыт более просторный по времени.
В одном из интервью вы говорите, что музыка — это просто музыка, и композитора не нужно просить её объяснять. Тем не менее, вы сами часто разъясняете смысл своих произведений. Всё же говорить о музыке перед прослушиванием — полезно или вредно?
Бывает объясняю, но не смысл, а как там что устроено. Но я бы сказал, что плоха та музыка, которая требует объяснений. Это как бы бонус такой — можно разъяснить, можно не разъяснить. Тогда у проинформированного и не проинформированного слушателя несколько по-разному фокусируется слух на какие-то разные вещи в сочинении. Но это не говорит о том, что восприятие неведающего, что замыслил автор — хуже. Оно просто другое. Поэтому я считаю, что это вовсе не обязательно. Но если я нахожусь там, где сейчас — на образовательной академиии — то желательно и даже необходимо говорить о том, как устроена вещь, что прячет композитор за нотами.
Расскажите, пожалуйста, о сочинении «Бранль ангелов», который прозвучит в исполнении Московского ансамбля современной музыки. Какие готовятся изменения в музыке? Вы говорили вчера, что вы ещё не предоставили окончательную партитуру МАСМу.
Изменения там технические. Сочинение было написано для французского ансамбля Les Percussions de Strasbourg (Страсбургские перкуссионисты). Их шестеро, а в МАСМе –— пятеро. Директор МАСМа, Виктория Коршунова, попросила сделать версию для пяти исполнителей. Вот переделаю и сдам.
Когда мне поступило предложение написать для ансамбля Страсбургских перкуссионистов, то есть ансамбля ударных инструментов, я почему-то сразу подумал: «Пусть это будет сочинение, в котором не будет ни одного удара». Так пришла идея удилищ — это гибкие основы для удочек. Они всё время у меня рассекают воздух подобно крыльям. С другой стороны, ритмика этого сочинения основана на ритмических рисунках французских бранлей — это группа фольклорных танцев, ставших жанровыми прототипами для танцевальной культуры французского барокко. Образцы этих танцев дошли до нас в нескольких трактатах XVII века, в частности в «Терпсихоре» Михаэля Преториуса. Это 1612 год.
Ещё вы говорили, что сочинения, как дети, принадлежат вам до опредёленного возраста. «Бранль ангелов» вы написали совсем недавно. Он вам еще принадлежит или уже сепарировался?
Пока принадлежит, потому что он ещё не вошёл в стойкую концертную практику. Его сыграли французские музыканты, есть планы исполнить еще, но из-за пандемии это все крайне неопределенно. Но я после того, как услышал первое исполнение, внёс кое-какие коррективы. Сейчас, как видите, меня попросили сделать версию для состава из пяти человек.
На мой взгляд, до определённого возраста мы из детей что-то лепим, но потом это уже становится бессмысленным и даже непедагогичным, это травмирует детей. То же может происходить и с музыкой: она тебе принадлежит, пока не прозвучала достаточное количество раз, войдя в слуховую привычку. И если возникает желание вмешаться в музыку, ты понимаешь, что этого делать не нужно: лучше написать что-то новое, чем трогать то, что уже сформировалось и живёт своей собственной жизнью.
У меня есть одно сочинение, которое МАСМ несколько раз играл и сейчас записал на компакт-диск. И на записи ко мне пришла мысль: «Ребят, а попробуйте здесь играть не как раньше, а вот так...». Они попробовали, говорят: «Володь, там так уже всё отлеглось, так всё на своих местах. Мы слышим эту музыку именно так, как играем. То есть, собственно, как у тебя записано. А сейчас у тебя какой-то каприз». И я понимаю, что для них, исполнявших эту пьесу некоторое количество раз, это уже какой-то микромир со своим внутренним устройством. И вдруг вторгаться в него и что-то там менять — противоестественно.
«Если мы теряем ощущение сложности, — вы говорили, — нами легко манипулировать». Можно ли сказать, что фестиваль «Другое пространство» — это такой антидот от художественной и социальной манипуляции?
Да, вполне. Это можно отнести ко всему современному искусству, не только к музыке. За исключением компромиссного или коммерческого. Всё, что бродит нехоженными тропами, всё, что заглядывает в шкафы со скелетами нашего коллективного сознательного и подсознательного, и рассматривает, почему жизнь так устроена – оно всё сложное. И когда вам говорят: «Не надо усложнять» — это заблуждение.
Если вы исходите из того, что всё не так сложно и упрощаете происходящее с вами и вокруг нас до простых удобных схем и решений, вы становитесь мишенью для манипуляций. Искусство разгребает пласты очевидного, чтобы докопаться до сути вещей. А суть многослойна, противоречива, и этими вещами как раз занимается современное искусство и, в частности, фестиваль «Другое пространство». Поэтому его программы — не сервильные, не коммерческие, не наивные вещи, а состоят из того, что думает и заставляет слушателей думать.
Постскриптум. Скажите, у вас была возможность ознакомиться с программой других концертов фестиваля? Кроме концерта МАСМа, какие ещё вечера вы бы рекомендовали посетить?
Я бы порекомендовал сходить на концерт Московского государственного академического симфонического оркестра и ансамбля QUESTA MUSICA. Дирижировать будет Филипп Чижевский, один из опытнейших российских дирижеров, нацеленных на исполнение современного репертуара. А Андрей Гугнин — прекрасный пианист. И программа интересная: есть и хиты — вроде бы сложная современная музыка, но настолько эффектная, что вызывает гарантированный восторг в том числе и у неискушенной публики.
Это Концерт Дьёрдя Лигети для фортепиано с оркестром. Тоже можно отнести и к Джачинто Шельси — Четыре пьесы для оркестра. И мне очень любопытно, как прозвучит сочинение Сергея Невского — 18 эпизодов для оркестра — которое было написано для оркестра SWR и дирижёра Теодора Курентзиса. Где-то год назад была премьера в Кельне. Я знаю запись этой музыки, живьём не слышал, но это тоже такая «монументалочка» с виртуозным оркестровым письмом. Это случай нечастых больших оркестровых концертов современной музыки, требующих скрупулезного подхода, разучивания, долгих репетиций — такое с наскока не возьмёшь. При этом музыка эффектная, и я думаю, что там есть чему порадоваться и знатокам современной музыки, и тем, кто просто забежит на концерт, пользуясь тем, что скоро некуда будет забегать.